Подготовка к процессу

Развязывание Германией агрессивной войны, применяемый как государственная идеология геноцид, разработанная и поставленная на поток технология массового уничтожения людей на «фабриках смерти», бесчеловечное отношение к военнопленным и их убийство, стали широко известными мировой общественности и требовали соответствующей юридической квалификации и осуждения.

Всё это определило беспрецедентный по масштабам и процедуре характер суда. Этим же могут быть объяснены специфические особенности, неизвестные ранее практике судопроизводства. Так, в параграфах 6 и 9 устава трибунала было установлено, что субъектами обвинения могут также стать определённые группы и организации. В статье 13 суд признавался полномочным самостоятельно определять ход процесса.

Одним из пунктов обвинения, предъявленного в Нюрнберге, было рассмотрение вопроса о военных преступлениях («Kriegsverbrecher»). Этот термин уже использовался на судебном процессе в Лейпциге против Вильгельма II и его военачальников, и потому имел место юридический прецедент (несмотря на то, что процесс в Лейпциге не был международным).

Существенным новшеством было положение, что как обвиняющая сторона, так и защита получили возможность ставить под сомнение компетентность суда, который признавался судом конечной инстанции.

Принципиальное, но не детализированное решение о безусловной вине немецкой стороны было согласовано между союзниками и обнародовано после совещания в Москве в октябре 1943 г. В связи с этим применительно к ней как субъекту судопроизводства казалась не нужным обращаться к принципу презумпции невиновности (лат. praesumptio innocentiae).

Тот факт, что процесс закончится признанием вины обвиняемых, не вызывал ни у кого сомнения, с этим было согласно не только мировое сообщество, но и большинство населения Германии ещё до судебного рассмотрения действий обвиняемой стороны. Вопрос состоял в конкретизации и квалификации степени вины обвиняемых. Вследствие этого процесс был назван процессом о главных военных преступниках (Hauptkriegsverbrecher), и суду был придан статус военного трибунала.

Первый список обвиняемых был согласован 8 августа 1945 в Лондоне. В него не вошли ни Гитлер, ни его ближайшие подчинённые Гиммлер и Геббельс по причине невозможности их личного присутствия на процессе, но для Бормана, который считался убитым на улицах Берлина, было сделано исключение и он обвинялся заочно (лат. in contumaciam).

Правила поведения советских представителей на процессе устанавливала «Комиссия по руководству работой советских представителей в Международном трибунале в Нюрнберге». Возглавлял ее замминистра иностранных дел СССР Андрей Вышинский. В Лондон, где победители готовили устав Нюрнбергского процесса, делегация из Москвы привезла утвержденный в ноябре 1945 г. перечень нежелательных вопросов. В нем было девять пунктов. Первым пунктом был секретный протокол к советско-германскому договору о ненападении и все, что с ним связано. Последний пункт касался Западной Украины и Западной Белоруссии и проблемы советско-польских отношений. В результате между представителями СССР и союзниками заранее была достигнута договорённость о вопросах, подлежащих обсуждению, и согласован список тем, которые не должны были быть затронуты во время судебного процесса[2][3].

Взгляды обвинения находились под сильным влиянием позиции властей США, которые считали в то время, что послевоенная Германия должна стать аграрной страной (Land der Felder und Wiesen), и её промышленный потенциал должен быть сведён к минимуму. В этом заключался «план Моргентау», составленный комиссией под председательством министра финансов США Генри Моргентау Младшего (Henry Morgenthau, Jr.) ещё в сентябре 1944, на котором одно время стояла подпись Рузвельта. Основы для проведения процесса в Нюрнберге были изложены в VI абзаце протокола, составленного в Потсдаме 2 августа 1945 г.[4]

Одним из инициаторов процесса и его ключевой фигурой был обвинитель от США Роберт Джексон. [5] Им был составлен сценарий процесса, на ход которого он оказывал значительное влияние. Он считал себя представителем нового правового мышления и всемерно стремился утвердить его.